They'll never take me alive
читать дальшеМеня рвет желудочным соком, я засыпаю, почти захлебнувшись содой.
Проснувшись, не чувствую половину лица, а зеркало сообщает мне о двух чудовищного размера фурункулах: на левой щеке и в правой глазнице. Я изуродована и деформирована, но почему-то все равно могу себя узнать. Надавливание - и из них лезет нечто длинное, гной или черви - я сбрасываю это под текущую воду в ванной, эта не та ситуация, в которой хочешь знать точно. Страшнее всего с тем фурункулом, что в глазнице: я боюсь, что может быть поврежден глаз. Но мучения позади, и отек спадает почти мгновенно, я умываюсь ледяной водой.
Своим собственным странным и больным образом это означает, что день начат.
Я иду туда, где моего брата видели в последний раз. Мне жаль, что видела не я. Возможно, это единственная возможная ситуация, в которой я могла бы сожалеть о том, что не я виновна в его гибели: тогда бы у меня была уверенность в том, что с ним. Но я не знаю. Где-то внутри я жалею и о том, что глаз остался невредимым: у древних было принято наносить себе шрамы в память о кровной мести. Но в большинстве случаев они знали, кому именно необходимо мстить.
Город завершается пустырем, и здесь меня уже ждут. Трое людей, и я жалею, что не помню их имен, но я потеряла навык запоминания имен слишком давно. Они дежурят на пустыре поочередно, ожидая меня и охраняя его от всех остальных, кто мог бы случайно сюда забрести. След должен оставаться чистым. Ни у меня, ни у них с собой нет вещей, но мы все знаем, что в любой момент можем двинуться в путь, хотя никто не может знать, когда он завершится и где будет пролегать.
Будучи осведомлены о моем безумии, все трое только молча кивают, а я киваю в ответ. Они расходятся, образуя треугольник вокруг точки, к которой направляюсь я. Убитая и измолотая солнцем горячая пыль потревожена в этом месте. Я запускаю в нее свои руки. Сегодня мне везет, хотя это сложно назвать везением: разгребая пыль, я обнаруживаю складной нож. Я помню, что нож принадлежит моему брату. У ножа недостает куска гарды, а лезвие отломлено у основания. Я вспоминаю, как сама отламывала лезвие, а он просил меня, если с ним что-то случится, позаботиться о том, чтобы осколок упокоился на дне моря.
Я хочу, чтобы меня преследовал его призрак, являлся ко мне наяву или во сне, но не могу нарушить слово.
Трое приближаются, разглядев блеск металла в моих руках. Это знак, они знают. Теперь я могу указать дорогу. Каждый из них идет со мной по своей воле и своим собственным мотивам, месть коснулась крыльями своей одержимости лишь меня. Я не спрашиваю, почему они идут.
Мы уходим от города.
Когда мы достаточно удаляемся, один из них выдает мне оружие: незнакомый мне вид многозарядного револьвера, но способ использования достаточно очевиден. Он знает, что совершает преступление, давая оружие безумной, но у нас нет выбора: слишком много врагов за каждым поворотом нашего пути. Они готовы рискнуть. Один смотрит с одобрением, второй слишком явно делает вид, что ничего не заметил.
В моем сознании провалы. Я не знаю, сколько мы идем, часы или дни: все сливается в одну безумную круговерть из покрытых песком камней прохладной пустыни и моих видений. Я трачу время на мысли о своем брате. Может, действительно именно я виновна в его смерти, хотя бы косвенным образом. Почему-то это должно меня успокоить, я просто знаю.
Мы дошли до границ пустыни и карабкаемся на скалы, где никто из нас раньше не был. Трое говорят за моей спиной, но я не понимаю смысла их слов. Слишком долго и слишком хорошим собеседником для меня были лишь собственные кошмары.
Скалы обрываются ущельем, я заглядываю на его дно. В нескольких десятках метров под моими ногами подножие отвесной скалы скрывается в водах прозрачного озера, поросшего ненюфарами каким-то неизвестным мне видом осоки с полуметровыми ядовито-розовыми цветами. На противоположном берегу озера я могу разглядеть странно одетых мужчин, сражающихся между собой, но их движения слишком выверены и точны, чтобы носить знамена истинной вражды. Я - свидетель тренировки или спортивного соревнования. Некоторые из них, закончив поединки, кланяются друг другу и, не сбрасывая одежд, бросаются в воды озера. Откуда-то со стороны скал появляется еще одна крупная группа людей обоего пола, но в уже других одеждах, некоторые из них держат в руках крупные цветы. Они ставят шатры на пустеющем берегу и присоединяются к общему купанию.
Трое наблюдают из-за моего плеча: я слишком близко подошла к обрыву.
- По крайней мере, они хотя бы люди, - улавливаю я обрывок фразы одного из них, и моя память оживает.
Мы шли дольше, чем я считала: мы ночевали в пустыне, мы сражались. Теперь я знаю, что обойма моего револьвера почти пуста, что лишь чудом все мы живыми зашли так далеко. Я знаю, что трое теперь обладают информацией, которой нет у меня, но даже если мне ее дадут - я не смогу ее понять и запомнить. Они обсуждают ее между собой, осознают, переваривают и анализируют, а мы с местью ведем их дальше, бессознательным компасом указывая дорогу.
- Они могли бы нам помочь, - говорят за моей спиной.
- Как ты с ними объяснишься? Мы их только напугаем, а никто из нас не знает их языка...
Я слушаю их, но смотрю вниз. Люди явно веселятся, некоторые разбредаются по шатрам.
Одна из женщин в водах озера заметила меня. Она машет рукой. Несколько минут я не могу поверить в то, что знак подается именно мне, но она слишком явно смотрит наверх. Она выпускает из рук цветок, он застывает на поверхности, а женщина смотрит на меня с вызовом.
Под протестующие крики за спиной я прыгаю с обрыва в воду, мое тело само группируется рыбкой, и я выныриваю лишь в паре метров от женщины, почти не подняв брызг. Никто вокруг не обращает на меня внимания. У женщины черные волосы чуть ниже плеч, намокшие и прилипшие к спине, на ее лице веснушки, а в изумрудных глазах отсвечивают блики озерной воды. Под лучом ее улыбки я протягиваю руку и подбираю цветок. Она берет меня за вторую руку и выводит меня из воды. Она на половину головы ниже меня.
Не говоря ни слова, она ведет меня в шатер. Здесь, скрытые ото всех в полумраке драпировок, некоторое время я и она принадлежим только друг другу.
После - мы просто лежим рядом. Прикоснувшись к ней, теперь я многое знаю. Я знаю, что этот праздник на озере - подобие борделя, куда приходят за сексом без обязательств. Тот, кто держит в руках цветок, выбирает партнера, который в праве ответить согласием или отказом, хотя последнее случается редко. Я знаю, что сбоку от берега есть пещера, которая ведет в ее город. Я могла бы узнать ее имя, но никогда не смогу его запомнить. Я смотрю на нее, а она с улыбкой заглядывает в мои глаза. В ее взгляде я ловлю глубокое понимание. Она знает то, что мне удалось узнать, как и знает о моем безумии.
Она наклоняется к моему уху и произносит несколько шипящих слов, в которых нет никакого смысла, но теперь я знаю, как звучит ее голос. И теперь я знаю ее язык.
Я спрашиваю, уйдет ли она теперь, но она лишь качает головой. Она должна уйти сейчас, но ее цветок останется качаться покинутым на водах озера, пока его не прибьет к берегу. Она говорит, что мы встретимся позже.
В городе нам выдают ночлег и возможность передышки. Трое удивлены, но не задают вопросов, зная, что я не смогу на них ответить. Квартира в высоту больше, чем по площади, в ней две смежных комнаты, разделенных раздвижной стеной, голые бетонные стены, но мягкие ковры на полу. В окне - мутное стекло, но я знаю, что находимся мы достаточно высоко от земли. Окно нельзя открыть, но проблем с вентиляцией нет.
Мои спутники общаются между собой, когда открывается дверь, и она, сдержав свое слово, приходит к нам. Я знаю, что они ей не доверяют, они видят ее в первый раз, но хватает того, что я доверяю ей. Она приносит в пакетах какую-то еду: что-то из растений и водорослей, спрессованных в форме маленьких лапок. Их город - утопия, здесь нет жестокости, хотя они и тренируются в борьбе. Здесь не едят животных, а форма водорослей - лишь своеобразная шутка.
В их городе принято так, что женщины живут под одной крышей с мужчинами, но дневное время проводят порознь, и она уводит меня...
Я боюсь, что она втягивает меня в рутину комфорта и личных отношений.
Я боюсь, не помешает ли это моей мести.
Она слишком стремится стать смыслом моей жизни, а я так и не дошла до моря.
Проснувшись, не чувствую половину лица, а зеркало сообщает мне о двух чудовищного размера фурункулах: на левой щеке и в правой глазнице. Я изуродована и деформирована, но почему-то все равно могу себя узнать. Надавливание - и из них лезет нечто длинное, гной или черви - я сбрасываю это под текущую воду в ванной, эта не та ситуация, в которой хочешь знать точно. Страшнее всего с тем фурункулом, что в глазнице: я боюсь, что может быть поврежден глаз. Но мучения позади, и отек спадает почти мгновенно, я умываюсь ледяной водой.
Своим собственным странным и больным образом это означает, что день начат.
Я иду туда, где моего брата видели в последний раз. Мне жаль, что видела не я. Возможно, это единственная возможная ситуация, в которой я могла бы сожалеть о том, что не я виновна в его гибели: тогда бы у меня была уверенность в том, что с ним. Но я не знаю. Где-то внутри я жалею и о том, что глаз остался невредимым: у древних было принято наносить себе шрамы в память о кровной мести. Но в большинстве случаев они знали, кому именно необходимо мстить.
Город завершается пустырем, и здесь меня уже ждут. Трое людей, и я жалею, что не помню их имен, но я потеряла навык запоминания имен слишком давно. Они дежурят на пустыре поочередно, ожидая меня и охраняя его от всех остальных, кто мог бы случайно сюда забрести. След должен оставаться чистым. Ни у меня, ни у них с собой нет вещей, но мы все знаем, что в любой момент можем двинуться в путь, хотя никто не может знать, когда он завершится и где будет пролегать.
Будучи осведомлены о моем безумии, все трое только молча кивают, а я киваю в ответ. Они расходятся, образуя треугольник вокруг точки, к которой направляюсь я. Убитая и измолотая солнцем горячая пыль потревожена в этом месте. Я запускаю в нее свои руки. Сегодня мне везет, хотя это сложно назвать везением: разгребая пыль, я обнаруживаю складной нож. Я помню, что нож принадлежит моему брату. У ножа недостает куска гарды, а лезвие отломлено у основания. Я вспоминаю, как сама отламывала лезвие, а он просил меня, если с ним что-то случится, позаботиться о том, чтобы осколок упокоился на дне моря.
Я хочу, чтобы меня преследовал его призрак, являлся ко мне наяву или во сне, но не могу нарушить слово.
Трое приближаются, разглядев блеск металла в моих руках. Это знак, они знают. Теперь я могу указать дорогу. Каждый из них идет со мной по своей воле и своим собственным мотивам, месть коснулась крыльями своей одержимости лишь меня. Я не спрашиваю, почему они идут.
Мы уходим от города.
Когда мы достаточно удаляемся, один из них выдает мне оружие: незнакомый мне вид многозарядного револьвера, но способ использования достаточно очевиден. Он знает, что совершает преступление, давая оружие безумной, но у нас нет выбора: слишком много врагов за каждым поворотом нашего пути. Они готовы рискнуть. Один смотрит с одобрением, второй слишком явно делает вид, что ничего не заметил.
В моем сознании провалы. Я не знаю, сколько мы идем, часы или дни: все сливается в одну безумную круговерть из покрытых песком камней прохладной пустыни и моих видений. Я трачу время на мысли о своем брате. Может, действительно именно я виновна в его смерти, хотя бы косвенным образом. Почему-то это должно меня успокоить, я просто знаю.
Мы дошли до границ пустыни и карабкаемся на скалы, где никто из нас раньше не был. Трое говорят за моей спиной, но я не понимаю смысла их слов. Слишком долго и слишком хорошим собеседником для меня были лишь собственные кошмары.
Скалы обрываются ущельем, я заглядываю на его дно. В нескольких десятках метров под моими ногами подножие отвесной скалы скрывается в водах прозрачного озера, поросшего ненюфарами каким-то неизвестным мне видом осоки с полуметровыми ядовито-розовыми цветами. На противоположном берегу озера я могу разглядеть странно одетых мужчин, сражающихся между собой, но их движения слишком выверены и точны, чтобы носить знамена истинной вражды. Я - свидетель тренировки или спортивного соревнования. Некоторые из них, закончив поединки, кланяются друг другу и, не сбрасывая одежд, бросаются в воды озера. Откуда-то со стороны скал появляется еще одна крупная группа людей обоего пола, но в уже других одеждах, некоторые из них держат в руках крупные цветы. Они ставят шатры на пустеющем берегу и присоединяются к общему купанию.
Трое наблюдают из-за моего плеча: я слишком близко подошла к обрыву.
- По крайней мере, они хотя бы люди, - улавливаю я обрывок фразы одного из них, и моя память оживает.
Мы шли дольше, чем я считала: мы ночевали в пустыне, мы сражались. Теперь я знаю, что обойма моего револьвера почти пуста, что лишь чудом все мы живыми зашли так далеко. Я знаю, что трое теперь обладают информацией, которой нет у меня, но даже если мне ее дадут - я не смогу ее понять и запомнить. Они обсуждают ее между собой, осознают, переваривают и анализируют, а мы с местью ведем их дальше, бессознательным компасом указывая дорогу.
- Они могли бы нам помочь, - говорят за моей спиной.
- Как ты с ними объяснишься? Мы их только напугаем, а никто из нас не знает их языка...
Я слушаю их, но смотрю вниз. Люди явно веселятся, некоторые разбредаются по шатрам.
Одна из женщин в водах озера заметила меня. Она машет рукой. Несколько минут я не могу поверить в то, что знак подается именно мне, но она слишком явно смотрит наверх. Она выпускает из рук цветок, он застывает на поверхности, а женщина смотрит на меня с вызовом.
Под протестующие крики за спиной я прыгаю с обрыва в воду, мое тело само группируется рыбкой, и я выныриваю лишь в паре метров от женщины, почти не подняв брызг. Никто вокруг не обращает на меня внимания. У женщины черные волосы чуть ниже плеч, намокшие и прилипшие к спине, на ее лице веснушки, а в изумрудных глазах отсвечивают блики озерной воды. Под лучом ее улыбки я протягиваю руку и подбираю цветок. Она берет меня за вторую руку и выводит меня из воды. Она на половину головы ниже меня.
Не говоря ни слова, она ведет меня в шатер. Здесь, скрытые ото всех в полумраке драпировок, некоторое время я и она принадлежим только друг другу.
После - мы просто лежим рядом. Прикоснувшись к ней, теперь я многое знаю. Я знаю, что этот праздник на озере - подобие борделя, куда приходят за сексом без обязательств. Тот, кто держит в руках цветок, выбирает партнера, который в праве ответить согласием или отказом, хотя последнее случается редко. Я знаю, что сбоку от берега есть пещера, которая ведет в ее город. Я могла бы узнать ее имя, но никогда не смогу его запомнить. Я смотрю на нее, а она с улыбкой заглядывает в мои глаза. В ее взгляде я ловлю глубокое понимание. Она знает то, что мне удалось узнать, как и знает о моем безумии.
Она наклоняется к моему уху и произносит несколько шипящих слов, в которых нет никакого смысла, но теперь я знаю, как звучит ее голос. И теперь я знаю ее язык.
Я спрашиваю, уйдет ли она теперь, но она лишь качает головой. Она должна уйти сейчас, но ее цветок останется качаться покинутым на водах озера, пока его не прибьет к берегу. Она говорит, что мы встретимся позже.
В городе нам выдают ночлег и возможность передышки. Трое удивлены, но не задают вопросов, зная, что я не смогу на них ответить. Квартира в высоту больше, чем по площади, в ней две смежных комнаты, разделенных раздвижной стеной, голые бетонные стены, но мягкие ковры на полу. В окне - мутное стекло, но я знаю, что находимся мы достаточно высоко от земли. Окно нельзя открыть, но проблем с вентиляцией нет.
Мои спутники общаются между собой, когда открывается дверь, и она, сдержав свое слово, приходит к нам. Я знаю, что они ей не доверяют, они видят ее в первый раз, но хватает того, что я доверяю ей. Она приносит в пакетах какую-то еду: что-то из растений и водорослей, спрессованных в форме маленьких лапок. Их город - утопия, здесь нет жестокости, хотя они и тренируются в борьбе. Здесь не едят животных, а форма водорослей - лишь своеобразная шутка.
В их городе принято так, что женщины живут под одной крышей с мужчинами, но дневное время проводят порознь, и она уводит меня...
Я боюсь, что она втягивает меня в рутину комфорта и личных отношений.
Я боюсь, не помешает ли это моей мести.
Она слишком стремится стать смыслом моей жизни, а я так и не дошла до моря.